Топ-100
 
Важная программа Фонда
Духовный путь Чайковского
Галина Сизко
автор не только этой книги

Книгу можно купить
онлайн
В начале было слово...
Более 20 лет назад старший научный сотрудник дома-музея Чайковского в Клину Галина Степановна Сизко написала обширную статью, которая по разным причинам не была полностью опубликована. В 2017 году с ней ознакомился Денис фон Мекк и Божьим промыслом возник проект книги. Текст был существенно расширен, подобраны красивейшие и редчайшие фотоматериалы, добавлены обширные цитаты переписки с С.И. Танеевым.
На день рождения Петра Ильича в 2019 году знаково совпали два события - презентация книги "Духовный путь Чайковского" в Клину и регистрация Фонда.
Книга представлена читателям на японском языке в день юбилея 07 мая 2020
Тираж и распространение
2.500
отпечатано на средства учредителя Фонда
1.500
из 2.500 подарено или вручены как призы
+1.000
благотворительный тираж на грант "Соработничество"
3.500
сумма всех тиражей
Отзывы читателей
  • Татьяна
    Свято-Елизаветинский монастырь
    Спаси Вас Христос, за тонкое и честное проникновение в душу русского гения! И вся "светская" музыка Петра Ильича написана верующим Сердцем и неиз-менно возносит к Богу. Все его интона-ции - родные нам и , как в Царствие Небесном, говорят нашей душе о том, что нельзя выразить словами, да и слов таких нет на земле. Поминайте Петра Ильича в молитвах - у Бога все живы!
  • Вера Юрьевна Густова
    педагог, музыковед, православный регент
    Спасибо огромное за книгу. Получила истинное удовольствие, читая. Многие факты известны, многие с удивлением открыла для себя....И комментарии - глубокие, необычные, тонкие, личные...ну очень хороши. СПАСИБО
  • Oxana
    Новости о религии Благовест-инфо
    Была на одной из лекций, организационной Денисом Андреевичем Фон Мекком. Честь и хвала его инициативам! А Галина Степановна - бесконечный источник знаний, добра и любви! СПАСИБО!!

Денис
фон Мекк
редактор и издатель
Я буду рад подарить книгу "Духовный путь Чайковского" библиотекам и учебным музыкальным заведениям, прошу обращаться с запросом на почту
Книга "Духовный путь Чайковского" Галины Сизко
290
р.
320
р.
Как Чайковский относился к вере?
  • из письма к Н.Ф. фон Мекк
    Париж, 16/28 марта 1881 г.

    ...я все еще пытаюсь иногда своим слабым и жалким умом постигнуть непостижимое, но все громче и громче начинает доходить до меня голос божественной правды. Я уже часто нахожу неизъяснимое наслаждение в том. что преклоняюсь пред неисповедимою, но несомненною для меня премудростью божьею. Я часто со слезами молюсь ему (где он, кто он?-я не знаю, но знаю, что он есть) и прошу его-дать мне смирение и любовь, прошу его простить меня и вразумить меня, а главное, мне сладко говорить ему: господи, да будет воля твоя, ибо я знаю, что воля его святая...
  • из письма кн. Константину Романову (К.Р.)
    Простите, ваше высочество, я боюсь неосторожно коснуться вашего религиозного чувства, но в католическом реквиеме очень много говорится о боге-карателе, о боге-мстителе, в такого бога, извините, я не верю. Я бы очень хотел, если бы мог, положить на музыку слова «Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные»
Автор книги Галина Степановна Сизко - с.н.с. музея в Клину
Презентация книги в клинском музее Чайковского в мае 2019
Ежечасно и ежеминутно благодарю Бога за то, что он дал мне веру в Него.... чтобы я был, если б не верил в Бога и не предавался воле Его?
из письма к Н.Ф. фон Мекк
С.-Петербург, 13 марта 1884 г.
Книга Духовный путь Чайковского, 2019, Галина Сизко
290
р.
320
р.
Книга поделена на главы
Автор методист и имеет научный подход к изложению информации. Консерваторское образование с одной стороны и общение с сотнями тысяч посетителей музея за 43 года с другой. В результате - книга информационно насыщена, написана понятным языком для неспециалистов. От этого не менее ценна для музыковедов, а особенно для певчих и регентов
Первой страной, в которой была представлена книга "Духовный путь Чайковского" стала Германия - Гамбург, Ольденбург, Берлин, в том числе на ежегодном заседании международного общества Tschaikowsky-Gesellschaft и в Русском доме Россотрудничества
Денис фон Мекк, Новость в журнале РУССКИЙ МИР
Исполнители проекта
  • Галина Сизко
    автор книги
  • Елена Имайкина
    менеджер проекта
  • Денис фон Мекк
    инициатор, издатель
ВЫСТУПЛЕНИЯ ОСЕНЬЮ 2020

Сентябрь 2020
18.09 15:00 Музей-усадьба, Воткинск, Удмуртия
19.09 15:00 Филармония, Ижевск, Удмуртия
20.09 13:00 ДК Нефтяник, Игра, Удмуртия
21.09 15:00 органный зал филармонии Пермь
22.09 15:00 Музучилище, Чайковский Перм. край
Октябрь 2020
02.10 15:00 Дом Чайковского Таганрог, Рост. обл.
10.10 15:00 Центральная библиотека, Клин, М.О.
20.10 17:00 ГПБ Маяковского, Санкт Петербург
24.10 15:00 Екатеринбург, Малышева, 46
25.10 15:00 Алапаевск, Ленина, 30
Ноябрь 2020
12.11 в 18:30 Большой зал филармонии Кострома
Приглашайте
Инициаторы проекта с готовностью рассмотрят возможность организации встреч с автором в Вашем городе
ПАРТНЕРЫ
Если вы хотите стать партнером Программы, свяжитесь с нами, с радостью обсудим детали.
  • 1
    Воткинск
    Государственный мемориально-архитектурный комплекс «Музей-усадьба П.И. Чайковского»
  • 2
    Клин
    ГАУК МО "Государственный мемориальный музыкальный музей-заповедник П.И. ЧАйковского"
  • 3
    Екатеринбург, Алапаевск
    Свердловский областной краеведческий музей имени О. Е. Клера и Дом-музей П.И. Чайковского
  • 4
    Чайковский
    ГБПОУ «Чайковское музыкальное училище» (техникум)
  • 5
    Таганрог
    Центральная городская публичная библиотека имени А. П. Чехова
  • 6
    Санкт-Петербург
    Центр музыкальной культуры "Чайковский"
  • 7
    Москва
    АНО Информационный центр радиовещания, искусства и культуры «Вера, надежда, любовь»
  • 8
    Клин
    МБУК "Клинская централизованная библиотечная система"
  • 9
    Пермь
    ГКБУК «Пермская краевая филармония»
РАДИО ВЕРА
Видео и текст радиопередачи о книге на Радио "ВЕРА"
Книга Духовный путь Чайковского, 2019, Галина Сизко
290
р.
320
р.

Денис фон Мекк, издатель книги
Если Вам нужна эта книга для Вашей научной, церковной, общественной или просветительской деятельности, но Вы не можете ее купить из-за финансовых затруднений, напишите мне письмо или через соцсети с объяснением для чего, и я Вам ее с удовольствием подарю
«Духовный путь П.И. Чайковского».
Галина Сизко и Денис Фон Мекк

"Светлый вечер" Радио ВЕРА ведет Константин Мацан
<Источник>
Константин Мацан, Галина Сизко, Денис фон Мекк

К. Мацан (Радио Вера)

— «Светлый вечер» на радио «Вера», здравствуйте, дорогие друзья. В студии Константин Мацан. У меня в руках книга под названием «Духовный путь Чайковского». Книга про величайшего русского композитора Петра Ильича Чайковского. И вот наша сегодняшняя программа в своей теме совпадает с названием этой книги. Мы поговорим про духовный путь, духовные искания, то, как они раскрываются в музыке Петра Ильича Чайковского с нашими гостями. У нас автор этой книги — Галина Степановна Сизко, добрый вечер.

Г. Сизко

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Галина Степановна — старший научный сотрудник и методист дома-музея Чайковского в Клину, как я сказал, автор этой книги. И Денис Андреевич фон Мекк — исследователь жизни и творчества Чайковского, потомок родов Чайковского и фон Мекк и основатель благотворительного фонда имени Надежды Филаретовны фон Мекк. Добрый вечер

Д. фон Мекк

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Ну для начала даже вот интригующий момент: известно, что Петр Ильич и Надежда Филаретовна не встречались никогда, только переписывались, а мы вас представляем, как наследника обоих этих родов, почему так?

Д. фон Мекк

— Да-да, меня тоже часто, Константин, спрашивают: как же так, они не виделись даже, не то, что не встречались практически, и вдруг у них какой-то есть наследник. Очень просто — это обсуждалось в огромной переписке, которую они вели на протяжении почти 14-ти лет, Надежда Филаретовна и Петр Ильич решили породниться, и эта обсуждалась тема в письмах, и план Надежды Филаретовны свершился: ее сын — Николай Карлович фон Мекк познакомился, полюбил и предложил свою руку и сердце племяннице Петра Ильича Чайковского Анне Львовне Давыдовой. Вот это мои прапрадедушка и прапрабабушка. Таким образом для меня генеалогически и фон Мекки и Чайковские имеют одинаковую степень родства.

К. Мацан

— Потрясающе, какое-то прикосновение к живой истории происходит через наших сегодняшних гостей, потому что Денис Андреевич наследник рода, а Галина Степановна, по-моему, человек, который знает все о Чайковском, наверное, больше, чем сам Чайковский о себе знал, потому что, знаете, еще много всего, что было после него и книгу написали не одну. Но вот смотрите: «Духовный путь Чайковского», с одной стороны, такое название и обязывающее, и интригующее. И мне кажется, что вообще о духовном пути гения очень интересно говорить именно потому, что он гений. Потому что человек прикасается в своем творчестве, как мне представляется, к каким-то таким глубинам и тайнам, которые, если он человек умный, а Чайковский таким, безусловно, был, понимает, что это немножко не от него, не до конца его, что в него, не знаю, вливается какое-то высшее содержание. Ему кто-то диктует, не все, не подряд, но какие-то озарения происходят не без участия того, кто дарует вдохновение, кто это вдохновение посылает. Я думаю, что просто в силу своего творчества гений не может не задумываться о такой вот, не материальной стороне жизни, о духовном каком-то бытии человека. Я думаю, что все это присутствует в жизни Петра Ильича, правда?

Г. Сизко

— Вы абсолютно правы. К Чайковскому все это относится в высшей степени. Каждый день приходят в музей люди, каждый день задают вопросы и буквально вчера у меня был разговор — посетители оказались музыканты: как Чайковский писал музыку? Как это происходило? Почему именно он писал музыку столь гениально, что она окутывает всю нашу планету, спасая ее от ритмического токсикоза — однажды прочитала такой страшный диагноз, который был поставлен планете Земля. А музыка Чайковского звучит каждый три-пять минут, и кто бы ее не слушал, хотят слушать и играть, кто как может, еще, еще и еще. Что это за феномен такой? Почему священник, инок Оптиной пустыни, Царство ему Небесное, говорил тоже, который закончил в Москве Гнесинское училище на первой же экскурсии по Оптиной пустыни в ответ на мое высказывание: — А что известно о пребывании братьев Чайковских в Оптиной пустыни в 1863 году Петра Ильича, а в 93-м году Модеста Ильича? Он сказал: — Ничего. И тут же добавил: — А вы знаете, что священники считают музыку Чайковского самой христианской в мире? Парадокс: оперы, балеты, симфонии, концерты, романсы, симфонические сочинения на отнюдь не религиозные, а сугубо литературные сюжеты — парадокс. И еще — на лекции по физике, которая была в музее я слышу: достаточно одного аккорда из музыки Чайковского, чтобы возникли обертоны такой чистоты и силы, что зашкаливает всю измерительную космическую аппаратуру. То есть музыка Чайковского идет намного выше.

Книга "Духовный путь Чайковского" переводится на иностранные языки. Фонд ищет партнеров и спонсоров.
К. Мацан (Радио Вера)

— А вот те христианские смыслы или шире: христианские измерения музыки Чайковского, как вы совершенно, мне кажется, очень точную грань проводите, они же выражаются не просто в обращении к религиозной тематике, вспомним «Всенощную» Чайковского, да? И это такое как бы прямое обращение композитора к религиозной теме. Но ведь эта религиозность чувствуется и во всех его, скажем так, светских произведениях. Вот в чем она, как она там проявляется? Через что — через мелодику, через какие-то внутренние смыслы? Что считывается и познается, как христианское содержание в музыке?

Г. Сизко

— Ну, когда Семен Степанович Гейченко в Пушкинских горах сажал новые елки вместо погибших, раненых войной, он пригласил музыкантов, которые играли квартеты Моцарта, кстати, самого любимого композитора Чайковского. И во всех рейтингах первый стоит Чайковский, его больше всего играют, а потом за ним идет Моцарт, за Моцартом Бах, потом, как это ни парадоксально, Прокофьев.

К. Мацан

-По-моему, даже в Клину в вашем музее показывают собрание сочинений Моцарта, несколько таких томов, которые у Чайковского были.

Г. Сизко

— Не несколько, а семьдесят один.

К. Мацан

— Много.

Г. Сизко

— Да, много, в которых очень много помет, сделанных рукой Чайковского, они закапаны свечным воском, то есть допоздна он засиживался за этими нотами, а на развороте одного из томов вдруг — готовые темы будущих пьес, которые будут написаны вслед за шестой симфонией. Но я хотела сказать чуть о другом: я слушала из утра в утро передачу по «Радио России» — это «Музыкальная аптека»: вот какую музыку слушать, чтобы поправить то или иное настроение, что дает тот или иной композитор, жанр, стиль и так далее. Музыкой Чайковского, оказывается, можно останавливать сердечные приступы — это какой заряд доброты, гармоничности, той самой ритмичности всей нашей человеческой жизни. Почему мы так любим вальс? И почему все танцы трехдольны? А у нас сердце бьется на три четверти: раз-два-три, раз-два-три — это биение сердца. А дышим мы на две четверти, ходим на две четверти. А времена года маршируют на четыре четверти: зима, весна, лето, осень. Все гармонично, все ритмично. А если из-за глупости ли агрессии или еще от чего-то человек начинает сам сбивать эти ритмы — это в конце концов накручивается, получаются катастрофы душевные, духовные, катаклизмы природные. А музыка Чайковского все это гармонизирует, вот в такой он попал поток. Так вот, у меня спрашивали: а как Чайковский начал сочинять музыку? Есть интервью, которое он дал в 1892 году в Петербурге неизвестному корреспонденту. И среди вопросов есть такой: — С каких пор вы начали сочинять? Седовласый Чайковский, это последний год его жизни, в 93-м году его не станет, отвечает: — Сколько себя помню.

К. Мацан

— То есть лет с четырех, обычно мы помним себя

Г. Сизко

— Ну вы знаете, гении помнят себя намного раньше.

К. Мацан

— Толстой говорил, что с двух себя помнит.

Г. Сизко

— У них все острее. Ну, если Петр Первый начал читать в два года. Музыка, которая окружала Чайковского — это было любительское музицирование мамы, Александры Андреевны. А в семье Чайковских была чудесная, любимая сказка «Ундина» ла Мотт Фуке в переводе Жуковского. Те самые романтические сказки, подобные андерсоновской «Русалочке», «Озеру лебедей» Музеуса, был такой немецкий писатель, который фольклорные сказки взял, да и пересказал более литературным языком, без каннибализмов. И эти сказки о том, что природа любит человека больше, чем человек ее, о жертвенности, о любви, которая всегда не для себя: вот я люблю, чтобы меня любили. А вот эта жертва: если я кого-то люблю, то я сделаю все, что угодно. И Ундина превращается в водный поток, чтобы не погиб ее возлюбленный, а он погибает, потому что он изменил ей. И точно также в «Лебедином озере» — сюжет для племянников, разыгранный в Каменке. Это вспоминал самый младший племянник Чайковского, Юрий Львович Давыдов со слов старших братьев и сестер, а потом, после этого домашнего балета с темой лебединых кликов, почему Чайковскому так близка была эта тема, почему она гуляет через все балеты? Может быть, он слышал ее из-под пальцев мамы Александры Андреевны, которая очень хорошо играла? И вот это семейное воспитание, когда ребенка застают в застекленной галерее — маленькие квадратные стеклышки, он играет свои внутренние музыкальные фантазии так, что разбивается одно из стекол, а ему всего лишь пятый год. И реакция родителей очень нестандартная: они тут же приглашают учительницу музыки. И в это же время Чайковский страшно обижается, что к старшему брату Коле пригласили учительницу, француженку Фанни Дюрбах и еще крестный приходит, занимается Законом Божиим, русской словесностью, а ему еще рано учиться, он маленький, ему четыре года. И он начинает горько плакать, и так горько, что Александра Андреевна сразу разрешает ему учиться.

К. Мацан

— Вы уже не раз упомянули маму Петра Ильича Чайковского. Знаете, это такая, для каждого, наверное, человека важная тема «мама». Но вот, если не ошибаюсь, в письмах как раз к Надежде Филаретовне фон Мекк, если это верная цитата, мной найденная, есть такое размышление Петра Ильича, и как раз-таки там упоминается мама, но оно как раз к нашей теме о духовном пути композитора. А цитата такая: «В результате всех моих рассуждений — пишет Чайковский — я пришел к рассуждению, что вечной жизни нет. Но убеждение одно, а чувства и инстинкт — другое. Отрицая вечную жизнь, я вместе с тем с негодованием отвергаю, что моя мать исчезла навсегда и что уж никогда мне не придется сказать ей, что и после двадцати трех лет разлуки я все также люблю ее», такая цитата. Я хотел к Денису Андреевичу обратиться: вот с одной стороны, мы говорим о духовном пути, о вере, с другой стороны, человек, уже будучи в зрелом возрасте, четко видит в себе самом некое раздвоение, некое непримиримое противоречие, которое предстоит, наверное, как-то примирить в сердце. Но вот не верит человек в вечную жизнь с одной стороны, а с другой стороны, внутренне понимает, что она есть — это что такое за черта личности?

Д. фон Мекк

— Константин, я думаю, каждый радиослушатель может вспомнить какие-то свои размышления в жизни, похожие на подобные, и он может вспомнить, что это было с ним двадцать лет назад, тридцать лет назад, десять лет назад или полгода назад. Всякие мысли, они привязаны к моменту во времени и к тем обстоятельствам, которые в это время в жизни происходят. И человек так устроен, что он мало людей, кроме, может быть, монахов, которые постоянно сконцентрированы на одной теме, в одинаковой степени глубоки в каких-то мыслях, в каком-то внимании или в вере в данном случае. Поэтому подобная цитата...

К. Мацан

— Начнем с того: она верная, это не ошибка какая-то?

Д. фон Мекк

— Нет, это не ошибка.

К. Мацан

— А подтверждена исследователями, то есть вам она знакома?

Д. фон Мекк

— Конечно, это все в архивах музея Клинского находится, в подлинниках, которые хранились у нас в семье и перед войной после репрессий сына Надежды Филаретовны, моего прапрадеда всякими путями это попало в музей, слава богу, что это все сохранилось. Но я, Константин, что хотел пояснить на ваш ответ: что чем больше мы будем читать эту переписку и переписку с другими близкими людьми Петру Ильичу, тем больше разных мнений об одном и том же вопросе мы будем встречать, потому что жизнь, она долгая, событий в ней много, и у Петра Ильича, если вы поищите в той же переписке, а она, кстати, состоит из тысячи двухсот с лишним писем — это самое большое эпистолярное наследие вообще в истории России, мы увидим, и это очень четко у Галины Степановны отслеживается в книге «Духовный путь Чайковского», как внутренний мир Чайковского с его взрослением и как христианина, и как мирянина, и как композитора и музыканта, он менялся. И как какие-то трагические события в его жизни отражались на его понимании веры, на его понимание его личности в миру и это он обсуждает очень глубоко с Надеждой Филаретовной, потому как волею судеб оказалось, что у них было, наверное, может быть, самое глубокое доверие во взрослом возрасте друг к другу и их переписка, она очень откровенная. И тому есть много подтверждений, на тему религиозности очень много там у них обсуждений, и они меняются год от года, в общем-то, как у нас у всех, наверное, в жизни бывает.

К. Мацан

— Денис Андреевич фон Мекк, исследователь жизни и творчества Чайковского, потомок родов Чайковского и фон Мекк, основатель благотворительного фонда имени Надежды Филаретовны фон Мекк и Галина Степановна Сизко, старший научный сотрудник и методист дома-музея Чайковского в Клину, автор книги «Духовный путь Чайковского» сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Ну вот важная, мне кажется, очень вещь прозвучала, что человек менялся, менялся, в том числе, какой-то вектор духовного и религиозного поиска у Чайковского и связано это было, помимо того, что все мы меняемся и проходим в жизни этапы, видимо, с какими-то конкретными событиями. Какими на ваш взгляд, Галина Степановна, самые главные такие вехи, этапы в духовном пути Чайковского? Помимо детства, о котором вы рассказали.

Г. Сизко

— Помимо детства, вы знаете, мне хочется прежде чем расставлять вехи, дополнить к высказыванию Дениса Андреевича еще один существенный момент: Чайковский всю жизнь писал письма, с 8-летнего возраста до последних дней. 21 октября 93-го года он написал последнее письмо, а 25-го его не стало. Пять с половиной тысяч писем Чайковского известно. В середине XX века они были опубликованы и это самое роскошное жизнеописание Чайковского, сделанное его собственной рукой. Корреспондентов не счесть, творческая щедрость автора непостижима, об одних и тех же событиях одним и тем же самым разным людям он пишет самые разные письма в один и тот же день. Это, конечно, очень интересно и такая трепетность, она была взращена. В семье Чайковских рождаются близнецы: Анатолий и Модест, один из них станет основателем музея. Чайковский в это время учится в училище правоведения. А почему в училище правоведения? А потому что там самые лучшие учителя музыки. В Петербурге во всех учебных заведениях музыка — обязательный предмет. Но консерватория еще полтора десятка лет, ну почти полтора десятка лет. И Чайковский в каждом письме любимым папашеньке, мамашеньке обращается с такими словами: «Целую ваши ручки и ножки, прошу вашего родительского благословления, поцелуйте за меня этих ангельчиков, этих херувимов: Толю и Модю. То есть детей, которые родились на его глазах это не всегда самое приятное такое внешнее событие, он называет «ангельчиками, херувимами», он один из старших братьев в семье. Он потом, после смерти Александры Андреевны, которая наступит в 1854 году, ему будет четырнадцать лет, а малышам-близнецам по четыре года, через некоторое время он возьмет на себя заботы о них, чтобы, как он писал Надежде Филаретовне: «попытаться заменить им ласки матери, которых они, по счастью — я подчеркиваю это слово — не помнили». А ведь Александра Андреевна, ласки ее были очень своеобразны. Илья Петрович не пропускал ни одного малыша, чтобы не поцеловать в щечку, не погладить по головке, не посадить на ручки. Александра Андреевна этого никогда не делала, у нее всегда было расстояние, но благосклонный взгляд, радость матери по поводу того, что что-то получилось достойно, правильно и хорошо, было всегда лучшей наградой.

К. Мацан (Радио Вера)

— С каким теплом о маме пишет Чайковский, понятно, что там была какая-то любовь, которая даже через дистанцию передавалась.

Г. Сизко

— «С негодованием отвергаю чудовищную мысль, что такой прекрасный человек, как моя мать исчезла навсегда. И после долгих лет разлуки я не смогу сказать ей, что по-прежнему люблю ее». Эти вехи были безусловно. Ну, самое первое — это появление отца Василия в Леново в новом качестве в доме: он преподает русскую словесность и Закон Божий, а в это время французский, немецкий, арифметику, географию, история, и он первый ученик, его любят больше всего, он лучше всех. Что совершенно естественно, в общем-то. И вот семилетний ребенок начинает писать стихи: «О ты, бессмертный Бог-Отец, спасаешь Ты меня» — первое в жизни двустишие. Потом он пишет, через некоторое время молитву для Господа на всю Россию. То есть в этом возрасте ребенок думает о том, что «Господи, будь всегда-всегда над святой моей Родиной» слово «святой» пишется через букву «е», но это неважно.

К. Мацан

— Ему простительно.

Г. Сизко

— Да, естественно. Модест Ильич пишет, что наивность и некоторая уродливость сменяются умилением от потребности высказаться на такие глубокие темы. И эта потребность высказаться еще связана с тем, что он в том возрасте стучится не в ту дверь, он пишет стихи, стихи очень многие: Мамушкам, нянюшкам, на дни рождения, на именины, само собой разумеется, но и какие-то очень глубокие размышления, переводы каких-то стихотворений. И среди них вдруг стихотворение «Смерть» о том, что добрый человек не боится смерти, он знает, что душа его уйдет к Богу. Также и дети хорошие, умные, все они будут ангелами. Это совсем не взрослый, ребенок. Или Фанни рассказывает: читает книгу «Дети-герои» своим воспитанникам и особенно вдохновенно рассказывает историю Жанны д'Арк, она приехала из городка Монбельяр, неподалеку провинция Орлеан. Ей, Фанни, все это очень близко. И маленький Чайковский пишет стихотворение «Героине Франции», а потом он начинает писать на французском языке историю Жанны д'Арк, это все выливается в конце концов в оперу «Орлеанская лева».

К. Мацан

— Ну смотрите, вы рассказываете сейчас о детстве, это очень важно, все мы родом из детства. Но вот я сразу к еще одной цитате, найденной из переписки с Надеждой Филаретовной обращаюсь, которая сильно контрастирует с тем, что вы рассказываете, показывает, что человек и правда был в пути. Вот он пишет: «Мы одинаково с вами плывем по безбрежному морю скептицизма, ища пристани и не находя ее». Человек уже в зрелом возрасте, Чайковский, это года, когда в европейской культуре и в русской культуре активно в умах людей расцветает позитивизм, атеизм, материализм и Чайковский, видимо, естественно и для себя эти вопросы ставит и осмысливает, он сталкивается с этой культурой, он должен в ней найти свое место. Это настолько показывает, видимо, путь, пройденный этой наивной, светлой, впитанной с любовью родителей детской религиозности к какому-то уже осознанному выбору, осознанному решению, что такое вера, Бог и церковь вот через это море скептицизма.

Г. Сизко

— Море скептицизма возникло далеко не сразу. Был ужасный 1854 год, на глазах у детей в страшных мучениях скончалась Александра Андреевна. Это прозвучит потом в последней симфонии Чайковского, начинается разработка обвалом всего, что только что было: умиротворение, любовь, ласка, свет, сияние музыки и вдруг страшный грохот и «со святыми упокой» звучит. Вот после этого мужское закрытое учебное заведение, муштра, телесные наказания напоказ — это Училище правоведения. С одной стороны, самое престижное учебное заведение в Петербурге, самые лучшие учителя музыки учатся сливки общества, самые лучшие мальчики из самых лучших семей. Кстати, в Училище правоведения среди учителей Чайковского был очень хороший педагог Гавриил Якимович Ломакин — хормейстер, дирижер, который доверял Чайковскому во время архиерейской службы регентовать училищным хором, был такой момент, очень приятный. Так что Чайковский чувствовал себя, как рыба в воде, его приучили читать Священное Писание с детских лет

К. Мацан

— И смерть матери стала каким-то важным таким толчком к какому-то новому осмыслению веры

Г. Сизко

— Вы знаете, не новое осмысление.

К. Мацан

— Или к продолжению осмысления

Г. Сизко

— Нет, не продолжения, наоборот, все оборвалось. Все оборвалось, все разрушилось.

К. Мацан

— Обида на Бога была?

Г. Сизко

— Он ни разу не высказал эту обиду. Он только начал иногда иронизировать по поводу преждеосвященных и после освященных обеден. Вот вдруг мелькает такое подхихикиванье, и в этом нет цинизма, в этом есть какое-то школярство. Вы знаете, он не верит, но он не говорит об этом впрямую, еще очень невзрослый человек и очень воспитанный, вот это было прекрасно, конечно. И потом было двенадцать лет службы в Московской консерватории, где было все, что угодно. Москва ему сразу не понравилась. После Петербурга она показалась ему такой...очень много безделья, очень много разговоров, очень много едят, пьют и все такое прочее. Это все у Чайковского очень забавно выглядит в его письмах вместе с рассуждениями и вместе с огромным количеством уроков, обязанностей, когда нет ни одного учебника, он пишет первый учебник по гармонии, причем пишет, в том числе для церковных певчих в цефаутных ключах.

К. Мацан

— Денис Андреевич...

Д. фон Мекк

— А я хотел попросить Галину Степановну, если можно, Константин, вы обратили внимание, что Галина Степановна все про детство, про юность, а давайте вспомним еще какие-то жизненные моменты Петра Ильича, которые его углубили в вере, когда он задумался: а что же будет после? Это, например, когда умер его ближайший товарищ, друг, его директор, который его пригласил в консерваторию — Николай Григорьевич Рубинштейн. Что было с Петром Ильичом, когда он потерял этого друга? Как он переключил свое внимание и понимание?

Г. Сизко

— Вообще мне хочется сказать один момент, но, может быть, потом, позже об одном моменте. Дело в том, что в 78-м году Чайковский ведь пережил потрясение и почувствовал на себе заботу провидения в лице именно Надежды Филаретовны фон Мекк, которая накануне этой катастрофы внутренней, душевной, но, к счастью, не духовной и не творческой она оказалась рядом. Катастрофа — это страшно неудачная женитьба, которую Чайковский называл «ужасной раной! И совершенно не выносил воспоминания о ней, и мы в музее предпочитаем эту рану не бередить. Вот после этого, представляя свою новоиспеченную супругу Илье Петровичу, который жил в Петербурге, Чайковский вдруг, оставшись один, повернулся и пошел в Исаакиевский собор и, находясь там, почувствовал очень сильную потребность в молитве — это он писал братьям, если я не ошибаюсь. И вот тогда особенно интенсивной стала переписка с Надеждой Филаретовной, которая знакомясь с ним, задавала самые разные вопросы, очень глубокие, не только о семье, о друзьях и музыкантах, но и мировоззренческие, не зря же он ей стал писать, что «мы с вами вместе плывем по безбрежному морю скептицизма. Но убеждение одно, а инстинкт — совсем другое». И у него появился очень хороший друг, который, может быть, отчасти закрыл эту пустоту, появившуюся в четырнадцать лет, потому что мать огромного семейства, вдова, очень серьезная женщина, музыкант, пусть и любитель — это же великолепно. Чайковский пишет скрипичный концерт, а она его дома у себя играет.

К. Мацан

— Приятно должно быть

Г. Сизко

— Очень приятно.

Д. фон Мекк

— Играет на чем?

Г. Сизко

— На скрипке играет. Ее отец был скрипач-любитель, Филарет Фроловской.

К. Мацан

— Сейчас, после маленькой паузы, обратимся, собственно говоря, к теме о том, о чем Денис Андреевич сказал — потеря друга, Николая Рубинштейна и о том, каким образом это отразилось на духовном пути Чайковского, о котором мы сегодня говорим в связи с выходом книги «Духовный путь Чайковского». Мы прервемся и вернемся буквально через минуту.

«Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, еще раз здравствуйте, дорогие друзья, в студии Константин Мацан. У нас сегодня в гостях Галина Степановна Сизко, старший научный сотрудник и методист дома-музея Петра Ильича Чайковского в Клину, автор книги «Духовный путь Чайковского», который мы и обсуждаем в нашей сегодняшней программе. И Денис Андреевич фон Мекк, наследник, потомок родов Чайковского и фон Мекк, исследователь творчества Чайковского и основатель фонда Надежды Филаретовны фон Мекк. И вот в прошлой части программы мы так и зависли над интригой, каким образом отразилась на духовном пути Чайковского смерть его ближайшего друга и соратника и в каком-то смысле наставника Николая Рубинштейна, основателя и первого директора Московской консерватории, величайшего музыканта. И, как я понял, потеря матери для Чайковского привела к такому юношескому скептицизму, пускай невысказанной, но все-таки обиде на Бога, как это часто у подростков проявляется в таком легком хулиганстве и такой иронии по отношению ко всему вечному и сакральному. И если я правильно понимаю, совсем иная реакция на потерю друга спустя несколько лет.

Сделать пожертвование на перевод или дополнительный тираж книги, стать партнером
«Я начинаю благодарить Бога не только за добро, которое он делает для меня, но и за несчастье»
Г. Сизко

— Знаете, мне хочется вернуться чуть-чуть назад и договорить: ведь после посещения Исаакиевского собора и потребности в молитве Чайковский вдруг через некоторое время пишет Юргенсону: «Если ты хочешь, я могу тебе написать все литургические песнопения собственного сочинения. Пришли мне только текст Иоанна Златоуста». И он пишет произведение, которое потом священники называют святотатственным дерзновением: «Господин Чайковский посмел сделать священное таинство, происходящее в церкви, сюжетом для своих музыкальных вдохновений. Хорошо, хоть композитор талантливый, а если другие начнут так делать? Это же сущее безобразие». Благочестивый Чайковский, работая над «Всенощной», берет все каноны, все песнопения, которые должны звучать во «Всенощной», к которым привыкли и делает свою гармонизацию. И в это время в 81-м году он работает над «Литургией», в это время уходит из жизни Николай Григорьевич Рубинштейн, который действительно привез его, пригласил в Москву — это был первый выпуск консерватории, выпуск его старшего брата Антона Рубинштейна. И у Чайковского появился покровитель, невероятно умный, блестящий организатор, но самое главное Рубинштейн — пианист и дирижер, каких больше нет, говорили, что он играл лучше, чем его старший брат Антон Григорьевич, но просто не копил свою славу и относился легкомысленно к своему дару, более легкомысленно, чем тот. И у Чайковского появляется музыкант, для которого он пишет: фортепианные, симфонические сочинения. Есть Рубинштейн, есть, для кого писать. Первый концерт написал, Рубинштейн разругал этот первый концерт, сказал: невозможно его исполнять. Чайковский не стал его переделывать, уничтожать, он просто поменял посвящение Гансу фон Бюлову, Рубинштейн послушал и стал играть Первый фортепианный концерт. Чайковский пишет для него Второй фортепианный концерт — Рубинштейн умирает. Чайковский не застает его в Париже и только успевает написать некролог. И потом сопровождает его в Москву, где он был погребен. А в это время Надежда Филаретовна, у которой событие своей жизни, пишет ему вдруг в страшной досаде о том, как она обижается на некоторых близких и Чайковский, у него смешиваются эти события, он пишет ей: «Никогда не поверю, что вы можете пожелать кому-то зла, вы добрейший человек, вы не можете это сделать. Следует относиться к людям, которые делают это зло, как Христос относился к грешникам: они делают это зло по неведению». И вот у Чайковского идут замечательные рассуждения религиозные, очень глубокие, и он объясняет, почему он все время об этом думает. Он потерял Николая Рубинштейна, которого, кстати, вместе с Надеждой Филаретовной они не то, чтобы всегда очень-очень хвалили, фон Мекк говорила: «Неизвестно, чье еще русское музыкальное общество: Николая Рубинштейна или ее, Надежды Филаретовны, которая финансировала все концерты, раздобывала концертные залы, ходила все слушала, очень требовательно, взыскательно относилась к этому, и она пришла к выводу, что лучшую музыку в России пишет Чайковский. И вот ей по поводу смерти Николая Рубинштейна Чайковский начинает писать свои размышления они еще, как он сам говорит, не очень оформились, но у него меняется отношение к Богу, он думает о том, что будущая жизнь есть, ему хочется встретиться с душой этого музыканта. Он же говорил: «Бессмертия нет. Ну есть, может быть, бессмертие — вот бессмертна душа Бетховена, которая живет в его произведениях». И он пишет замечательные слова: «Мне сладко обращаться к Богу со словами „Да будет воля Твоя", потому что я знаю, что воля Его добрая святая».

К. Мацан

— Это потрясающие слова.

Г. Сизко

— Он пишет, что «Я начинаю благодарить Бога не только за добро, которое он делает для меня, но и за несчастье. Мне сладко думать о том: да будет воля твоя, воля Его добрая и святая. Мне хочется верить, что есть будущая жизнь» — это стержень вот этих двух писем, которые он подряд пишет Надежде Филаретовне.

К. Мацан

— Потрясающие слова, да, показывающие какое-то и вправду, вот это, наверное, какая-то новая жизнь, вот новое осмысление веры, к которому приводит потеря друга. Денис Андреевич, можно долго цитировать разные отрывки из переписки и из каких-то записей своих Петра Ильича, но вы их читали много, вы их исследовали. А было ли что-то, что лично вас наиболее поразило, зацепило в плане отношения человека к вере в духовном пути, потому что я допускаю, что можно читать священников, святых отцов и это все очень полезно и глубоко, но бывает такое, что читаешь человека, который, казалось бы, к миру церкви и веры имеет не непосредственно отношение, но именно в его таком искреннем исповедании, простоте сердца вдруг что-то открываешь для себя.

А. фон Мекк

— Вы знаете, Константин, если бы мы присутствовали в студии без Галины Степановны, я бы, наверное, что-то взял на себя смелость цитировать и рассказывать, но при ней я такой же исследователь, как, не знаю, танцовщик балета. Я хочу сказать: мы все-таки встречаемся-то по поводу того, что вышла книга и на ваш вопрос, безусловно, читатель найдет ответы в этой книге, там очень много цитат, как мы сейчас с вами слышим, что Галина Степановна наизусть цитирует очень много писем, она может страницами Евангелие цитировать, у нее прекрасная память. И она прекрасно сумела это все очень компактно разместить в одной книге. И это очень важно. На мой взгляд, эта книга, я почему здесь присутствую-то, собственно, не потому, что я какой-то исследователь или потомок, а потому, что так получилось, что какой-то сигнал с небес я получил и организовал этот фонд благотворительный и первым проектом нашего фонда — это как раз просветительская деятельность. У нас два направления основных: просветительское и благотворительное. И вот первый проект — это книга, которая на самом деле Галиной Степановной была написана двадцать лет назад. И она почему-то не находила свое место в литературном пространстве нашей страны.

К. Мацан

— Так, а почему? Почему такое сокровище лежало под спудом?

Г. Сизко

— Да, это чистая правда то, что говорит Денис Андреевич. Дело в том, что в 90-е годы, когда, знаете, как рефрен в музыкальном произведении, повтор какой-то 20-х годов: «Сбросим с корабля истории линялый пушкинский фрак», говорили в 20-е годы, вот мы лучше, мы умнее. Так в 90-е годы все, извините за выражение, взбесились и началась гласность и началась компания какого-то ужасающего самонеуважения, потому что национальных гениев надо уважать, надо ими гордиться, а не вытряхивать то, о чем не во всякой компании можно говорить. И в противовес этому после 1000-летия Крещения Руси вдруг пошли вопросы на тему, до такой степени закрытую, когда в 42-м году Николай Семенович Голованов исполнил патриотическую коронационную кантату Чайковского, он назвал ее «Москва», а в увертюре 1812 год «Боже, царя храни» заменил на «Славься» из Глинки и когда заклеил, сказали: «Сильно не заклеивайте, еще пригодится». И тема была закрыта до такой степени, что вы знаете, мне повезло: у нас в 76-м году, когда мы сдавали экзамены Ирине Георгиевне Мегай, методисту музея, студентки-практикантки, которые будут месяц водить экскурсии, она у нас спросила все об иконах, она нас завела послушать «Литургию» Чайковского в болгарском исполнении и вот этот краеугольный камень был заложен сразу же тогда. И потом случилось так: я отвечала на вопросы, потом выступила на конференции, потом опубликовали это выступление, ужатое до шести страниц, а материала было много и материал интересный и все, что я состряпала, я отдала своему ангелу-хранителю — правнучатому племяннику Чайковского Льву Ефимовичу Давыдову, который живет в Клину. И в компьютере у него все мои сочинения. И без меня меня женили, извините за такое выражение, и он рассказал Денису Андреевичу, что у него в компьютере такая вот работа есть, и они так договорились быстренько и получилась книжка, да и еще и седьмого мая, в день рождения Чайковского.

К. Мацан (Радио Вера)

— Можно я, повинуясь долгу журналиста, немножко добавлю в наш разговор такую, не ложку дегтя, а просто продолжение, некий поворот темы. Вот еще одна цитата из переписки Чайковского с Надеждой Филаретовной фон Мекк, он пишет о том, как ему нравится быть в церкви на богослужении и вот такие слова произносит: «Отправиться в субботу в какую-нибудь древнюю небольшую церковь, стоять в полумраке, наполненном дымом ладана, углубляться в себя, искать в себе ответы на вечные вопросы: для чего? Когда? Куда? Зачем? Пробуждаться от задумчивости, когда хор запоет: „От юности моея мнози борют мя страсти" и отдаваться влиянию увлекательной поэзии этого псалма, проникаться каким-то тихим восторгом, когда отворяются Царские врата и раздастся: „Хвалите Господа с небес" — О! Все это я ужасно люблю. Это одно из величайших моих наслаждений». Смотрите, с одной стороны — это свидетельство того, что человек очень глубоко прочувствовал церковную службу, церковную жизнь. С другой стороны, скептик, возможно, человек, который захочет придраться к таким словам, сможет это сделать, потому что здесь именно вот наслаждение — такая чувственная стихия, близкая композитору, близкая творческому человеку, который, действительно, все пропускает через эмоции. Но часто мы говорим о том, что служба, богослужение — это не только эмоции. И это, в общем-то, общение с Богом и часто эмоции могут заслонить это вот такое, глубоко ценностное постижение литургии. Не случайно у Чайковского слова, что он приходит на службу «углубляться в себя». Сейчас, казалось бы, совсем можно придраться — не к Богу обращаться, а в себя углубляться.

Г. Сизко

— Ну, монахи говорят: «Познай себя и довольно с тебя».

Д. фон Мекк

— А кто-то говорит, что Бог внутри нас.

К. Мацан

— Да, и я тут намеренно ни в коем случае не выступаю с какими-то подозрениями в отношении духовности Петра Ильича, а именно хочу вас спросить: вот вы здесь видите какой-то повод для тоже какой-то вопрос о такой грани его духовного облика?

Г. Сизко

— Если Чайковский говорит: «По моему глубочайшему убеждению литургия есть величайшее художественное произведение», то надо ему верить, потому что это еще и не только поэтическое произведение, ведь веками складываются песнопения, у него рядом с Глинкой и Моцартом, подаренными Юргинсоном стоит «Октоих». Он, читая Алексея Толстого поэму «Иоанн Дамаскин» выбирает монолог Иоанна Дамаскина и пишет свой самый любимый (вот что-то Чайковский у себя любил, а что-то не любил), самый любимый романс: «Благословляю вас, леса». То есть благословляю тебя, живая жизнь. У Чайковского ведь это было нераздельно, у Чайковского это было едино. Больше всего на свете он любил природу и говорил, что даже искусство не может дать тех моментов экстатического восторга, который дает природа. И, читая Священное Писание, а временами, параллельно, как студент-богослов, Ветхий и Новый Завет одновременно, он с удовольствием читал Спинозу, ему очень нравилось вот это убеждение, что вся окружающая природа, вся окружающая жизнь есть Бог. И написав «Всенощную», он ведь пошел дальше, о чем обмолвился в дневнике, который завел на тот случай, если после его смерти небезынтересно будет узнать его отношение к некоторым явлениям. Он прекрасно понимал, кто он такой. Не случайно ахнул Володя Направник, сын дирижера Эдуарда Францевича, услышав от скромнейшего внешне Чайковского: «А что мне царь? Я сам — царь в музыке». Сказал такое Чайковский и дневник завел для нас с вами, для потомков, для будущего и дневник начал с рассуждения о Боге. Вам это интересно?

К. Мацан

— Очень.

Г. Сизко

— Очень интересно. Вы знаете, Чайковский был умнейший человек, он был внук профессиональных богословов. Там дедушки, прадедушки, прапра по линии мамы Александры Андреевны, бабушки Екатерины Михайловны Поповы были все священники

К. Мацан

— Галина Степановна Сизко, старший научный сотрудник и методист дома-музея Чайковского в Клину, автор книги «Духовный путь Чайковского», которую мы сегодня обсуждаем. И Денис Андреевич фон Мекк, исследователь жизни и творчества Чайковского, потомок родов Чайковского и фон Мекк и основатель благотворительного фонда имени Надежды Филаретовны фон Мекк сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы как раз возвращаемся сейчас к вашему рассказу, Галина Степановна, я только хотел бы, может быть, вопрос задать в дополнение, о чем вы говорите. Вы не случайно упомянули Спинозу, философа такого, пантеиста. Хочу спросить: с одной стороны, пантеизм — не христианство, христианин верит в личного Бога, который создал природу, но не есть Сам природа. А пантеист верит, что Бог и есть природа. Но в том, что вы рассказываете, в том, что говорит Чайковский о его любви к молитве, обращении к этому личному Богу чувствуется, что его это вглядывание в природу, его очарование красотой мира как раз-таки не пантеистического характера, а христианского, потому что пантеисту, ему личный Бог не нужен, ему нужна просто природа, а Чайковский обращается к тому, к живой личности, к которой он обращается и, видимо, с размышления о которой он начинает дневник, правильно я понимаю?

Г. Сизко

— Вы знаете, у Чайковского это начало достаточно дерзкое, но на эту дерзость он имеет право. Вот я хотела сказать об этом: правнук профессиональных богословов, из поколения в поколения все это воспитывается, это в крови. Точно также, как и у Ильи Петровича там предки были не безбожники очень-очень. Достаточно почитать, что он писал Александре Андреевне, как встречали Пасху в ее отсутствие. Но я не буду отвлекаться на это. В этом дневнике вся первая глава его посвящена Богу, Чайковский начинает со слов: «Какая бездна между Ветхим и Новым Заветом. Читаю псалмы Давида и не могу понять, почему их, во-первых, так высоко ставят в художественном отношении, а во-вторых, Давид вполне от мира сего», пишет Чайковский. «Все человечество он делит на две неравные части: праведников и грешников. К первой причисляет себя, ко второй всех остальных. И праведникам, и грешникам он обещает кару и мзду, но и кара, и мзда земные, как это непохоже на Христа, который призывал всех и обещал всем Царствие Небесное: „Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные", все псалмы Давида ничто в сравнении с этими простыми словами», вот о чем он пишет«. И через некоторое время у Чайковского возникает замысел, о котором он потом, впоследствии, скажет своему молодому другу — это Великий князь Константин Константинович, который совсем молодым человеком сыграл на фортепиано всего «Евгения Онегина», влюбился в эту музыку и попросил, чтобы его познакомили с автором, и между ними завязалась интереснейшая переписка по очень глубоким вопросам: творческим, он присылал Чайковскому свои стихи для критики, и духовным. И вот Чайковский со знанием дела поправляя эти стихи, не доводит князя до огорчения, хотя он еще совсем молодой человек, у него все впереди. Князь сокрушается, что, наверное, он не напишет ни одну крупную вещь, а Чайковский напишет ему, отвечает: «Не одну, а несколько. В вас живет теплое религиозное чувство, и я бы советовал вам попробовать пересказать стихами какие-то из глав Евангелия. Например, Страсти Христовы — нет более трогательного сюжета, я сам пытался это сделать, но неделю кряду не мог выжать из себя и восьми стихов». Как прекрасно потом Константин Константинович выполнит этот завет: он напишет драму «Царь Иудейский», последние главы Евангелия. Он это сделает, но уже без Чайковского. И ему же Чайковский пишет в последнем письме, отказываясь писать музыку на стихотворение Апухтина «Реквием», потому что уже написал музыку, которая по настроению соответствует «Реквиему» — финал Шестой симфонии. И еще потому что Чайковский пишет: «Простите, ваше высочество, я боюсь неосторожно коснуться вашего религиозного чувства, но в католическом реквиеме очень много говорится о боге-карателе, о боге-мстителе, в такого бога, извините, я не верю. Я бы очень хотел, если бы мог, положить на музыку слова «Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные». Самое лучшее музыкальное прочтение Евангелия — «Страсти по Матфею» Баха, у Чайковского были со многими пометами, загнутыми страницами. Он изучал, как это сделал Бах, он хотел писать свои «Страсти».

К. Мацан (Радио Вера)

— Вот вы просто ответили на мой вопрос, который я не успел задать, потому что как раз-таки вот это пример с тем, что в католическом «реквиеме» его смутил такой акцент на именно вере в бога-карателя, а ему был важен Бог-любовь, Бог прощающий, Бог-утешитель, скажем так. Вот это, мне кажется, такая характерная, знаковая, наверное, судя по вашему разговору, черта религиозности Чайковского. Но уже мы постепенно движемся к финалу разговора, я хотел бы, чтобы мы все-таки побольше сейчас сказали о музыке. А в каких еще произведениях, может быть, неожиданных, вот таких не литургических прослеживаются вот эти следы размышлений Чайковского о вере? Какие неожиданные вещи мы могли бы заметить, если бы вслушивались внимательно, если бы вы нам рассказали?

Г. Сизко

— (поет): «Болят мои скоры скоры ноженьки, сапоходушки, скоры ноженьки сапоходушки» — поют крестьяне, а получается: «Вееечная пааамять».

К. Мацан

— Потрясающе.

Г. Сизко

— Да? Только что помер у Евгения Онегина дядюшка очень богатый, он приехал в его деревню (поет): «Веееечная пааамять» ему. И вот намек на то, что сейчас будут происходить вот эти вечные памяти, ведь «Евгений Онегин» — это очень трагическая опера. Лирические сцены пишет скромно Чайковский. Ларина, няня поют: «Привычка свыше нам дана, замена счастию она» — ре минор «Реквиема» Моцарта и шаги моцартовские, они тоже уже все похоронили в себе. И вот эта трагедия, опера о несбывшейся любви. На каждом шагу будет несбывшаяся любовь. И еще: у Чайковского было одно замечательное свойств, у него музыка рождалась из воздуха. Он обязательно должен был, живя в деревне или тоже в Клину каждый день на два часа уйти в поле, в лес, он забирал записную книжку, и он начинал слушать то, что звучало внутри него, то, что сливалось с чтением, пением птиц, шелестом листвы, звоном колоколов, церковным пением. Как он обижался, если он нарывался на всякую пакость и халтуру на светские концерты в церкви, почитайте, какое письмо он написал ректору Духовной академии, ректору Духовной академии, в которой учились его предки! Оно очень гневное, очень справедливое. И какая у него скрупулезнейшая идет переписка, когда он пишет «Всенощную», чтобы не нагрешить, обращается к своему ученику Танееву, а он учит, а он учит синодальных певчих контрапункту, а он знает все лучше всех, у него голова так устроена, что вот он взял и пересчитал всю до Баховскую полифонию в музыкальных примерах и в цифровых показателях, индексах. И он не стесняется спрашивать у него совета и получает огромную консультацию. Все регенты должны это узнать и прочитать. А вот, когда умирает Николай Григорьевич Рубинштейн, Чайковский, который не любит сочетания струнных и фортепиано, для него это чужеродные инструменты, вдруг не успел Рубинштейн сыграть Второй фортепианный концерт, самый интересный, самый сложный, самый красивый из всех трех концертов Чайковского. Ну все Первый знают, Третий совсем не знают, Второй знают немножко, спасибо Эмилю Григорьевичу Гилельсу, он в 60-е годы здорово его играл по Всесоюзному радио, это прекрасно звучало. Так вот для Николая Рубинштейна он не успел написать концерт, не сыграл он концерт. Отложив все свои дела оперу «Мазепа», «Всенощную», все другие сочинения, он пишет трио «Памяти великого артиста», где фортепиано — солирующий инструмент, а скрипка и виолончель аккомпанируют. И начинает он с чего его (поет): Вееечная память. И опять вот этот мотив отпевания, который все знали, но никто не проинтонировал его и так иронично, как Чайковский в «Евгении Онегине», и так трагически, как это звучит в «Памяти великому артисту». Две части — а почему две части? Одна часть — сонатное аллегро — это самая совершенная музыкальная форма, а вторая — тема с вариациями. А вариации — это все жанры, все, что мог играть Рубинштейн, это его исполнительский портрет.

К. Мацан

— Денис Григорьевич, ну поскольку мы сегодня говорим, в том числе о проектах фонда и вот один из таких флагманских новых свершений — это книга, о которой мы сегодня говорим: «Духовный путь Чайковского». Вот не было бы книги, не было бы фонда — не знали бы мы ничего о том всем поразительно интересном материале, о тех деталях личности Чайковского, о которых мы знаем, потому что после нашей программы можно не просто много нового о Чайковском знать, можно по-новому музыку его слушать.

Д. фон Мекк

— Совершенно по-новому слушать музыку и узнать о произведениях, на которые мы смотрели с музыкальной точки зрения посмотреть на нее теперь с христианской точки зрения. И просто Галина Степановна не успела упомянуть, например, такое произведение, как «Иоланта», где слово «Бог», «Божие» и «Господь» встречается больше, чем шестьдесят раз.

Г. Сизко

— Как интересно.

Д. фон Мекк

— Очень глубокие, да. ну как исследователь, посчитал. Я хотел бы обратить внимание слушателей на эту книгу — я издавал, потому что мне было интересно отношение Чайковского и религии, а теперь это, как уже нечто материальное, как какой-то продукт я на нее смотрю. Эта вот книга красивая с портретом Чайковского, с храмом, в котором его крестили в Воткинске и что происходит сейчас в жизни, какое развитие: во-первых, я начал ощущать, что эта книга совершенно миссионерская. Многие люди любят Чайковского, как одного из столпов нашей истории, нашего патриотизма. Привлекает внимание это имя. Эта книга может попасть в руки к человеку, который, может быть, еще даже не встал на путь поиска своего духовного понимания. Или находится на той стадии, где еще слишком много вопросов. И эта книга, если как исследователь, посчитать в процентах, то, может быть, процентов на 60-65 она православная. Может быть, процентов на 25-30 она музыкальная и на оставшиеся она историческая. И человек, возможно, ее возьмет в руки из-за того, что она историческая или музыкальная, а читая ее, он будет насыщаться атмосферой семьи, допустим, православной, цитат многих из Евангелия и вот это его заставит задуматься о его положении, его внимании к религиозной теме. И мне кажется, что эта книга может быть таким хорошим подарком развивающим, то есть вход к человеку, ближе к душе его через музыку, через историю музыканта великого, а читатель придет обязательно к вопросам, которые здесь в книге очень мастерски освещены Галиной Степановной и он тоже начнет над этим задумываться. Дальше у меня что получилось: я познакомился с японцами, с аргентинцами, в Германию ездил летом и сейчас уже началась работа по переводу этой книги на другие языки. И вы представляете, то есть в Японии будут люди читать, опять же потому что они интересуются Чайковским, а, кстати, Чайковский в Японии номер один композитор, что очень интересно, но они будут приобщаться к нашим народным, духовным, историческим ценностям нашей русской культуры. Мне кажется, это очень интересно.

К. Мацан

— Мы говорили про книгу «Духовный путь Чайковского», ее автор Галина Степановна Сизко, старший научный сотрудник и методист дома-музея Петра Ильича Чайковского в Клину была с нами в программе «Светлый вечер». Также Денис Андреевич фон Мекк, основатель благотворительного фонда имени Надежды Филаретовны фон Мекк, благодаря которому эта книга и вышла, исследователь жизни Чайковского и потомок родов Чайковского и фон Мекк был сегодня снам в студии. Спасибо огромное за эту беседу. С вами был Константин Мацан, до свидания.
источник:
radiovera.ru/duhovnyj-put-p-i-chajkovskogo-galina-sizko-i-denis-fon-mkk.html

Книга вышла в свет 07 мая 2019
Переведена на японский язык, в работе и в планах еще несколько переводов.
Нужна помощь на переводы и на печать.
2.500
выпущено за 3 тиража
500
подарено или вручено как приз
1.000
подарено на встречах в 10 городах
1 марта 2020 в ДШИ №1 им. Г.В. Свиридова города Балашиха состоялась презентация книги «Духовный путь П.И. Чайковского» и встреча с ее автором, Галиной Степановной Сизко, старшим научным сотрудником и методистом музея Чайковского в Клину. На встрече присутствовал Денис Андреевич фон Мекк — потомок сестры Петра Чайковского и Надежды Филаретовны фон Мекк.
Предлагаем аудиозапись и ее текстовую расшифровку для тех, кто пропустил встречу или тех, кто вновь хочет побывать в позапрошлом веке! :: Источник ::
Галина Сизко
Аудиозапись выступления на презентации книги Духовный путь Чайковского в ДШИ №1 Балашихи
Галина Степановна Сизко: После Вашего «Ангел вопияше» очень просится сказать, хотя еще и не время, но сегодня такой солнечный день: «Христос Воскресе!». Ведь это в Пасху поют «Ангел вопияше» вместо «Достойно есть», а это – завершение молитвы и службы.

Этими двумя молитвами вы очертили круг духовных сочинений Чайковского. Потому что начал он с Литургии в 1878 году, сказав, что «я чувствую на себе заботу Провидения». Он написал Юргенсону: «А тебе не надо все литургические песнопения моего сочинения? Если ты издашь, я тебе напишу». Это была его инициатива. И он захотел написать все это сам, не по канонам и песнопениям, которые привычно звучат в церкви. Попало ему за это… «Господин Чайковский посмел сделать священное таинство, происходящее в церкви сюжетом для своих музыкальных вдохновений. Хорошо хоть композитор талантливый, а если каждый начнет так делать!» Такой приговор был вынесен Чайковскому.

После этого он написал Всенощную по всем канонам, Чайковский был благочестивый человек, потом ему заказали коронационную кантату на коронацию Александра III, а через год пригласили в Гатчину на аудиенцию к самому императору, и попросили написать духовные сочинения. Чайковский, советуясь с Балакиревым, написал 9 духовных хоров. Потом Петр Ильич, уже не будучи профессором Московской консерватории помогал своему ученику и лучшему ректору консерватории Сергею Ивановичу Танееву. Они оба, и Чайковский, и Танеев входили в наблюдательный совет синодальных певчих. Обратите внимание на даты, которые стоят на Рахманиновском зале, в котором очень хорошо звучит в том числе хоровая музыка. Ведь он был построен как раз в то время, когда Танеев был ректором. Как раз в это время Чайковский написал «Ангел вопияше», завершив таким образом весь круг своих духовных песнопений. Этот хор очень редко почему-то поют.

Интеллект музыканта определяется тем, к каким стихам он обращается. К возвышенным и утонченным стихам обращался в своем творчестве Сергей Иванович Танеев. Чайковский писал более сотни романсов на стихи своих современников и близких знакомых, мог перепутать и поставить вместо одной фамилии другую. Апухтин доходил почти до слез, а Чайковский хохотал и говорил: «Да это все равно». Так и вышло у них недоразумение с «Забыть так скоро», ведь это текст не Апухтина, а кого-то другого. Но Чайковский не позволял себе писать романсы на стихи своего самого любимого поэта – Александра Сергеевича Пушкина. 106 романсов и только «Соловей» из «Песен западных славян» и «Песня Земфиры» - только два романса на стихи Пушкина. Почему? Чайковский отвечал: «У поэта все выражено так полно ясно и прекрасно, что музыкой договаривать нечего». Он написал три лучшие пушкинские оперы... Как-то зашел к Елизавете Андреевне Лавровской, стали обсуждать сюжеты для оперы, ее муж молол невообразимую чепуху, Елизавета Андреевна молча улыбалась и вдруг сказала: «А что бы взять Онегина?». Евгений Онегин – это не Милюкова. На следующий день после того Чайковский пишет брату Модесту: «Мысль показалась мне дикой». Потом он пошел обедать в трактир Тестова. Во время обеда загорелся желанием писать оперу со стихами Пушкина, побежал, с трудом отыскал посмертное, 1838 года издание Евгения Онегина, провел бессонную ночь, результатом которой стал сценарий его оперы со стихами Пушкина. Он больше всего боялся, что гениальные пушкинские стихи будут неизбежно соединяться с его виршами. Он написал, что либретто написал его ученик Шиловский. А из всего либретто Шиловский на самом деле написал куплеты Трике, в русском и французском вариантах. А все остальное написал Чайковский и страшно стеснялся этого.

Чайковский жил и в Москве, и в Петербурге – это Пушкинские города. Но каждое лето он приезжал к своей любимой сестре Александре Ильиничне в Каменку. А в Каменке когда-то собиралось тайное общество декабристов, в Каменку приезжал Пушкин. И в Каменке стержнем всего семейства была Александра Ивановна Давыдова, любимая собеседница Чайковского. Она была вдовой декабриста Василия Львовича Давыдова, вместе с мужем пережила ссылку, похоронила его, дожила до реабилитации, вернулась в Каменку и однажды, пишет Чайковский, «она мне целый день рассказывала, как в Каменке гостил Пушкин». Там была бильярдная, в которую Пушкин убегал от своих друзей, когда на него накатывало вдохновение, ложился на бильярдный стол и, лежа во весь рост, писал обглодками перьев то, что необходимо было записать. И исписанные листы сбрасывал под стол. Потом бильярдную перестроили в зеленый дом, и в нем останавливался Чайковский, приезжая в Каменку. У него не было своих детей, была страшно неудачная женитьба. Эту историю Чайковский называл ужасной раной. В семье сестры Александры Ильиничны, как и у родителей, Ильи Петровича и Александры Ивановны, было семеро детей: четыре девочки и три мальчика. И когда Чайковский приезжал в Каменку, его окружали дети, на него очень похожие и его очень любившие. Один из племянников, шестой ребенок, при рождении поразил маму этим невероятным сходством. И на следующий день она писала про только что родившегося Володю: «До чего же он похож на брата Петю. Пусть бы и человеком был таким как он». Это ему посвящен Детский альбом.

В Московской консерватории двенадцать лет Чайковский преподавал те самые дисциплины, мимо которых нельзя пройти ни одному учащемуся. И как он терпеть не мог это дело! «Все эти ученики существуют только для того, чтобы отнимать у меня время и портить мне настроение». Ведь гениальному человеку среди негениальных очень трудно. Потому что они все кажется ему очень несообразительными. Вот Танееву, которому в ноябре после поступления в консерваторию исполнилось 10 лет, тоже всегда было все ясно, и он лукаво улыбался, глядя на бородатых дяденек, которые не могли справиться с очень легкими для него, маленького Танеева, заданиями. И Чайковского тоже это страшно раздражало. Но именно он написал первый в России учебник по гармонии в двух вариантах. Просто для композиторов, теоретиков и учащихся любых специальностей, и для церковных певчих в цефаутных ключах. Еще не став профессором консерватории, он успел сделать перевод «Инструментовки» Геварта с французского. Ведь его дедушка был француз-переводчик. Он в Петербурге служил переводчиком в таможне и звали его уже не Анри Максимилан, а Андрей Михайлович Ассиер. Потом Чайковский, внук профессионального переводчика, переводит с немецкого труды Гуго Римана, жизненные правила и советы молодым музыкантам Роберта Шумана, которого он очень любил. И на титульном листе «Детского альбома» написано: «Подражание Шуману». Чайковский не скрывал этого. При Московской консерватории была оперная студия, где для своих студиозусов-школяров Чайковский делает перевод «Свадьбы Фигаро» Моцарта, и все, что растащили на пословицы и поговорки, вроде «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный» – это перевод Чайковского, который с детства мог зарифмовать все, что угодно. Его гувернантка Фанни Дюрбах называла его «le petit Pushkin». А этот маленький Пушкин писал стихи на русском и французском языке.

«О ты, бессмертный Бог отец, спасаешь ты меня»… А ребенку семь лет…

Или «Молитва для Господа на всю Россию»:

«Господи! Буть (он еще маленький) всегда со светой нашей Россией.

Мы не забудем тебя и будем верить всегда на всю Троицу…

Чтобы русский никогда не был

Ни в какой другой земле

Она святая всегда будет для тебя!»

Кроме Фанни Дюрбах у него был еще один учитель, друг Ильи Петровича. А Илья Петрович был начальником горного округа в Приуралье. Удмуртов в старину называли вотяками, а их административный центр называли Воткинском. Илья Петрович был начальником Каиско-Воткинского горного округа, директором металлургического завода, одного из главных военных заводов в России. Он был и городским Головой. Среди его друзей был настоятель Благовещенского собора в Воткинске, отец Василий Блинов протоиерей. Он и стихи писал, и на скрипке играл, и был фольклористом (этнографом, как говорили в то время). Вот он вместе с Фанни Дюрбах преподавал в доме русскую словесность и Закон Божий. А Фанни преподавала французский, немецкий, арифметику, географию, азы истории, читала книгу «Дети-герои» и очень любила главу, посвященную Жанне д'Арк. Ведь Фанни родилась неподалеку от провинции Орлеан и очень вдохновенно рассказывала о подвиге девятнадцатилетней девочки, Орлеанской девы. А для взрослого Чайковского это обернулось оперой «Орлеанская дева», для которой он сам писал либретто, изучал эту историю. Чайковский, который говорил, что «Я русский в полном смысле слова, я не встречал человека, более меня влюбленного в матушку Русь», еще и очень любил все французское. Его прадедушка родился в Версале. Он бежал оттуда, спасая свою семью от последствий Великой французской революции. Он поселился в Германии в Мессене. И В Мессенской королевской фарфоровой мануфактуре он делал образцы тех изделий, которые потом пускали на поток. Его профессия называлась «модельмейстер». И это у него и у его жены Элеоноры Риттиг, которая была дочерью австрийского военнослужащего – Чайковский не любил Германию, но любил Австрию – в семье было достаточно много детей, среди которых был тот самый Анри Максимилиан, который сделался петербургским жителем и превратился в Андрея Михайловича, да еще женился на петербургской жительнице Екатерине Михайловне Поповой. А это говорящая фамилия. Потому что у бабушки Чайковского все предки-мужчины были священнослужителями.

И неслучайно француженка-гувернантка Фанни Дюрбах говорила о том, что она потрясена воспитанием Александры Андреевны, которая требовала искренности и правдивости ото всех и во всем. И для Чайковского сказать неправду или промолчать о правде было совершенно недопустимым. То есть его с детских лет вместе с его братьями и сестрами приучали к тому, что каждый человек под Богом ходит и самое большое богатство – это чистая совесть. И эта правдивость обернулась невероятной искренностью музыки Чайковского. Почему каждые три-пять минут она звучит? Потому что все время кому-то хочется прикоснуться, сыграть, спеть. Говорят, что любовь – это потребность прикоснуться. Прикоснуться к этой музыке, прикоснуться к клавишам, произнести эти слова. А музыка Чайковского всегда звучит, как слова. Мелодии Чайковского не перепутаешь ни с какими другими мелодиями, как и Шумана, которого Чайковский очень любил, можно узнать по этому качеству. Скрипка, фортепиано, оркестр – всем этим что-то Вам говорится и говорится только Вам одному. Это свойство музыки Чайковского и открывает человеческие сердца. И из-за этого свойства на всей нашей планете больше всего играют музыку Чайковского, и его имя носит самый крупный, самый авторитетный музыкальный конкурс мира.

Мама Чайковского, Александра Андреевна, как и папа, Илья Петрович, учились в Петербурге. Здесь была одна замечательная особенность образования – во всех учебных заведениях обязательным предметом была музыка. Александра Андреевна, окончила Екатерининский институт благородных девиц, играла на фортепиано, хорошо пела. Словесность у нее преподавал Петр Александрович Плетнев, тот самый, которому Пушкин писал: «Не мысля гордый свет забавить, вниманье дружбы возлюбя…» во вступлении к Евгению Онегину.

Мы вернулись к Пушкину не случайно. Тем более в школе, носящей имя Свиридова. Георгий Васильевич Свиридов. Сразу вспоминается пушкинская «Метель», а у Свиридова – один из самых гениальных соль миноров русской музыки. Соль минорная симфония Моцарта – самая лирическая и мятежная в то же время, самое любимое произведение всех, кто когда-либо к нему прикасался, в соль миноре же начинается самая первая симфония Чайковского «Зимние грезы», и в соль миноре начинается опера «Евгений Онегин» - та самая мелодия, которая пришла из «Вальса-фантазии» Глинки… Белинский назвал «Евгения Онегина» Пушкина – поэмой несбывшихся мечтаний. Вот эти мечтания, которые не сбудутся – они звучат. А потом этот соль минор звучит у Свиридова – в «Тройке» в «Метели» - здесь уже не грезы зимнею дорогой, а буйство стихии. И вальс у Свиридова – когда на бал собираются гости в Татьянин день…

Почему любимая тональность русских романсов – соль минор? Да потому что русская семиструнная гитара строится в тональности соль. И эта была любимая тональность у Чайковского – и самая любимая пьеса в «Детском альбоме» «Старинная французская песенка» - тоже в соль миноре.

Книга «Духовный путь Чайковского». Эта книга возникла, как некоторый протест. Если Чайковский постоянно держит тебя в 19 веке, то это заставляет с уважением относится к истории. Уважение во времена Чайковского вызывала наша страна, которую называли страной дворцов, музеев и гениев. И что творили русские меценаты! Где-нибудь в Вене, Париже или Лондоне рты разевались. В Амстердаме, в Антверпене в музеях почему-то находятся картины Рембрандта, Рубенса, но только картины второго плана. А потому что самые главные их шедевры – в Эрмитаже и в музее имени Пушкина, их скупили когда-то русские меценаты.



Когда Чайковского в 1891 году пригласил в Америку знаменитый американский предприниматель Эндрю Карнеги, устроивший самый крупный мюзик-холл в Нью-Йорке, он пригласил Чайковского на открытие. Чтобы его любимый музыкант дирижировал первым концертом на открытии Карнеги-холла, оплатив ему билет через Атлантику и обратно. И Чайковский выступил в Нью-Йорке, в Балтиморе, в Филадельфии, его повезли на экскурсию, показали ему Ниагарский водопад. Он не полез в бочку, в которой скидывали по водопаду. Ему эти острые ощущения были неинтересны. У него был камень на сердце. Уезжая он узнал, взяв в руки газету, что в Каменке умерла Александра Ильинична, младшая, любимая сестра. Он понял, что не успеет проститься, приедет зря, а еще ему будет нечем платить неустойку Карнеги, в таком настроении он гастролировал в Америке. Еще его отвезли на экскурсию в Вашингтон, отвезли в банк. Там ему устроили большое счастье, которого Чайковский не понял – ему дали подержать нераспечатанную пачку банкнот. А Чайковский говорил так: «Презренный металл нужно презирать. Хорошо, когда он есть, его нужно тратить». Потом его отвезли туда, где хранили золотые слитки. Чайковский пишет: «Чистенькие чуланчики с электрическим освещением, похожие на наши амбары и мешки со слитками – вроде тех, в которых у нас хранят муку». Никакого особенного счастья он не заметил.

Счастье было, когда он сел на пароход. И увидел женщину с русским лицом, и после всей этой американской суеты, увидев русское лицо, он расплакался. Ведь гений – ребенок до конца жизни.

И вот когда во второй раз разрушилась Российская Империя, полезли вопросы на темы, на которые в приличном обществе не разговаривают, при этом стали спрашивать и то, какие духовные сочинения писал Чайковский, сколь он был религиозен, как это проявлялось, и где об этом можно прочитать. На эту тему у меня набралось достаточно много материала, который не удалось сразу опубликовать. И я поехала с ним в Оптину пустынь.

В Оптиной пустыни есть схимонах Силофиил, который когда-то жил в Клину. Лечился в больничном городке напротив музея, и часто бегал в музей Чайковского. А когда он ушел в Оптину пустынь, он сразу стал молиться за всех, за кого хотел, и за Чайковского в том числе. К нему я и обратилась за помощью. Мы с ним в том числе говорили и о православных корнях Чайковского. Которые, на самом деле, очень глубокие.

Его дедушка и прадедушка учились в Киевской духовной академии. И дедушке, Петру Федоровичу дали фамилию Чайковский. А до этого фамилия была Чайка. Потому что был один из предков, о котором писали: «С птицами и животными волшебником был, пел вместе с соловьями, криком чаек за собой водил». И прозвали его Чайка. Прозвище унаследовали дети и внуки. Были они мастера петь, танцевать и играть на бандуре. Такое было семейство из Полтавского казачества. А это люди, которые знают, что они родились на свет для того, чтобы в нужный момент за родину жизнь сложить. Вот и молитва Чайковского на всю Россию. А прадедушка Чайковского, Федор Афанасьевич еще носил фамилию Чайка. Он ходил на битву под Полтавой под командованием Петра Первого. И одного из сыновей назвал Петром, это и оказался дед Чайковского. А дед Чайковского учился в духовной академии, но потом перешел на медико-хирургическое отделение и завершил свое образование в военно-сухопутном госпитале, ныне это Военно-медицинская академия. Он стал полковым лекарем и ушел на войну при Екатерине. В эти времена в России были сплошные победы. В этих победных военных кампаниях принимал участие полковой лекарь. И у него была своя победа тоже. С южной границы в Россию пошла чума. И они вместе с коллегами приняли такие меры дезинфекции, что эту эпидемию они остановили. Среди тех, кто это сделал был Петр Федорович. Указом Екатерины II в 1785 году он получил дворянство. Дворяне они были служилые, то есть дворянство «заслужившие». У Чайковских не было крепостных, не было никакой недвижимости. Чайковский не зря пишет в завещании для Володи Давыдова, что «Если обнаружится неизвестная мне, но принадлежавшая мне недвижимость, она будет принадлежать Владимиру Львовичу Давыдову». Все получилось с точностью наоборот. Скончался Лев Васильевич Давыдов, Владимир получи в наследство имение Вербовка близ Каменки, тут же его продал и на вырученные деньги они с братом Модестом Ильичом наконец купили последний дом Чайковского, у которого своего дома никогда не было.

Петр Федорович, заслужив дворянство, уехал на Урал и там женился на Анастасии Степановне Посоховой. Чайковский не зря одно время подумывал писать оперу «Капитанская дочка». Потому что его прадед Степан Посохов был среди тех, кто погиб при защите города Кунгур во время Пугачевского восстания. И к этому замыслу его склонял его высокопоставленный друг, поэт К.Р. или Великий Князь Константин Константинович, который в юности от начала до конца сыграл на фортепиано всего Евгения Онегина и тут же попросил, чтобы его познакомили с автором. Между ними завязалась интереснейшая переписка, которая была опубликована в конце 90-х годов. Чайковский очень внимательно отнесся к предложению Константина Константиновича, но перечитав повесть «Капитанская дочка» отказался от этого замысла. На оперной сцене невозможно все это показать музыкой. Нет яркой героини. Кроме того, на сцене нельзя было изобразить императрицу, это было кощунством. С другой стороны – как показать обаятельного злодея Пугачева? Тоже нельзя. По цензурным соображениям эта опера не могла быть написана. Но Чайковский думал о ней. И когда он читал документальную историю Пугачева, написанную Пушкиным, он отчеркнул там имя своего прадеда Степана Посохова.

Положительная героиня в Пиковой даме? У Пушкина – это анекдот, в котором нет ни одного положительного героя. Пушкин был жутким картежником. Он однажды проиграл одну из глав «Евгения Онегина», и ему так жалко было уступать свое авторство этой главы, что тут же ее отыграл обратно. И вообще страшно не любил, и не уважал все эти нумерологические технологии. У Пушкина, кстати – Германн. Это фамилия. А братья Чайковские были очень добрые люди. И создавая свою «Пиковую даму», а изначально либретто было написано для другого композитора, Модест Чайковский (а на сцене в опере должна быть любовь) поменял местами один единственный момент. Герман стремится узнать три карты не для того, чтобы стать богатым человеком, а для того, чтобы встать вровень с Лизой, которую он полюбил. Так главной делается любовь. И заканчивается все не Обуховской больницей в Петербурге, то есть сумасшедшим домом. А тем, что игроки поют о заколовшемся только что Германе: «господи, прости его и упокой его измученную душу». Где Вы видели таких игроков? А у братьев Чайковских они такие. Может быть, слегка положительная героиня – Лиза. Она появляется на сцене со словами: «Откуда эти слезы?»

«Что значат эти слезы» - слова из первого письма Ильи Петровича Александре Андреевне, родителей Чайковского. Перескажу Вам это письмо. «Сказав мне «да», Вы заплакали. Я знаю, что есть человек, к которому Вы испытываете благосклонность. Не подумайте, что я к нему плохо отношусь. Наоборот. Мне нравится, что у нас с ним одинаковые вкусы. Но если Вы заплакали из-за этого, и хотели сказать «нет», лучше скажите его сейчас, чем четыре месяца спустя, мне будет больнее это услышать. Может быть, Вам сказали, что я добр? Я вспыльчив. Вам сказали, что я богат? Я мот…» И все свои предполагаемые положительные качества он сводит на «нет» сам.

Илья Петрович обратил внимание на то, как уютно чувствует себя его трехлетняя осиротевшая дочка Зинаида рядом с этой дамой, Александрой Андреевной, которая была воспитательницей, учительницей.

Александра Андреевна через некоторое время пишет ему, уезжающему по делам службы: «В Петербурге говорят, что Вы слишком скоро утешились. (Он только что овдовел). Мне неприятны эти разговоры. Я не хочу, чтобы Вы забывали свою покойную жену, я ведь тоже могу умереть, и тогда Вы забудете меня».

В Воткинске, на родине Чайковского Илья Петрович был главой и горного округа, и металлургического завода, и городским головой, но в доме главой всего была Александра Андреевна. Все ее очень слушались, очень уважали, и у Чайковского на всю жизнь сложилось представление о женщине такой, какой была его мама, Александра Андреевна. Когда Надежда Филаретовна в начале переписки расспрашивала его обо всем на свете, и Чайковский ей обо всем рассказывал, она спросила его и о его мировоззрении и религиозности. Он ответил: «Давно не верю в загробную жизнь. Но несмотря на победоносную силу моих убеждений, с негодованием отвергаю я чудовищную мысль о том, что такой прекрасный человек, как моя мать, исчезла навсегда, и что после стольких лет разлуки он не сможет сказать, что по-прежнему любит ее».

Что такое переписка XIX века? Они писали друг другу письма почти каждый день. В форме дневника. Это обязательно рассказ о своих впечатлениях, о состоянии души. И вообще писать письма каждый день было принято в семье Чайковских. Илья Петрович с Алекснадрой Андреевной расстаются, и он пишет ей каждый день и сообщает ей обо всем, что происходит в доме: «Продолжаю свой вахтенный журнал». И пишет обо всем, что произошло в доме без нее. «Сегодня Саша и Петя сочинили песню "Наша мама в Петербурге"». Саша – это та самая любимая сестра, которая родилась сразу же за Петром Ильичом.

Надежда Филаретовна была чрезвычайно внимательна к Чайковскому вот почему. Она входила в десятку самых богатых людей России, которые были богаче царя, она очень благородно употребляла свое богатство. У просвещенного русского купечества было негласное, но и незыблемое правило: «Коль ты богат, живи так, чтобы тебе не было стыдно за твое богатство». Как только в Москве возникло Русское музыкальное общество, а вслед за ним консерватория, Надежда Филаретовна стала финансировать все концерты РМО. Она устраивала достойные концертные залы, оплачивала выступления всех музыкантов на этих концертах и могла вполне написать Николаю Григорьевичу Рубинштейну, основателю РМО и консерватории, что еще неизвестно, чье оно, его или ее. И когда она, слушая концерты, которые сама же и устраивала, пришла к выводу, что лучшую музыку в России пишет Чайковский, а он очень небогатый человек, она поступила очень политично. У нее была вереница детей самых разных возрастов и всех их учили музыке. Среди учителей оказался ученик Чайковского скрипач Иосиф Котек. Сама Надежда Филаретовна, дочь скрипача-любителя, играла на скрипке так хорошо, что могла играть скрипичный концерт Чайковского. Через Иосифа Котека она стала передавать Чайковскому заказы на произведения для домашнего музицироввания. Он очень легко выполнял такие заказы. Она написала, что благодарит за скорое выполнение заказа и прекрасно понимает, что ее благодарение и похвалы для музыканта такого уровня могут показаться смешны, поэтому она не будет распространяться об этом. Ей слишком дорого отношение к музыке Чайковского, чтобы над этим кто-то смеялся. Это было первое письмо. Чайковский был очень воспитанный человек, и ни одно письмо не оставлял без ответа. Он, к тому же, был юристом по образованию. Он даже брату Модесту по самому ничтожному поводу писал: «Прошу принять сие отношение…» (Младших братьев он любил больше всего на свете. Им было по 4 года, когда умерла Александра Андреевна. Он писал Надежде Филаретовне, что пытался заменить им ласки матери, которых они, по счастью, не помнили).

Так завязалась их переписка. С тех пор Чайковский обнаружил, что у него появился замечательный собеседник. Надежда Филаретовна, в отличие от коллег-профессоров по консерватории, которые костили Чайковского как могли, потому что считали, что у них гораздо больше опыта, они были гораздо старше его. А Надежда Филаретовна ему ничего не советовала, она только очень красиво писала ему о том, что она пережила, слушая то или иное его произведение. И их письма были полны этими впечатлениями. Она была почти на десять лет старше, вдова, мать огромного семейства, уже бабушка. И вот в это семейство, она, вопреки желаниям этого семейства, приняла в круг своих забот и самого гениального композитора. Ведь она не ошиблась, сказав, что лучшую музыку в России пишет Чайковский. Они не были друг другу представлены. Они не позаботились о том, чтобы кто-то это сделал. А по тем временам, такие люли не могли даже поклониться друг другу издали. Так они никогда и не поговорили друг с другом лично. Но самый прекрасный роман в письмах, может быть, даже за всю историю человечества – это переписка Чайковского и фон Мекк. Бог знает, как бы сложилась судьба Петра Ильича, если бы не эта, как он сам говорил, «забота провидения». В результате чего он когда-то написал первый духовный цикл, «Литургию».



Отзыв на книгу
"Духовный путь Чайковского"

И.Чепайкина
Что отличает подлинное искусство? Красота, гармония, талант в каждой строке или мелодии? Все это так, но оно способно и на гораздо большее: напомнить нам о вечных ценностях, поднять над житейской суетой и собственным эгоизмом. Такова и музыка Петра Ильича Чайковского, признанная самой христианской в мире. Как же смог услышать такие мелодии творец, живший не в монашеской келье, а в нашем далеком от
святости мире? Ответ на этот вопрос попыталась найти старший научный
сотрудник музея Петра Ильича в Клину Галина Степановна Сизко в своей
уникальной книге "Духовный путь Чайковского".
Труд этот уникален не только потому, что о духовной стороне жизни автора
самых прославленных русских балетов и симфоний не знает практически
никто. Галина Степановна рассказывает о ней исключительно деликатно,
опираясь на исторические факты и документы. "Духовный путь
Чайковского" не беллетристика, а серьезный научный труд, но в нем
композитор предстает очень живым, сомневающимся и по-своему близким
каждому из нас. Оказывается, Петру Ильичу была свойственна не только
гениальность, но и самокритика, а знаменитую "Всенощную" он сочинил, консультируясь с коллегой - известным композитором Сергеем Ивановичем Танеевым. Интересно проследить и то, как менялись взгляды Чайковского на Божий мир и самого себя в нем- от трогательных детских стихов до Шестой симфонии, названной священником Михаилом Фортунато духовным завещанием.
В Евангелии сказано, что нельзя зарывать свои таланты в землю, но
христианская жизнь невозможна и без деятельной добродетели. Именно так
называется глава, в которой рассказывается о заботе Петра Ильича о
ближних и "дальних", готовности вовремя протянуть руку помощи и просто человеческом неравнодушии. Наверное, не в последнюю очередь благодаря талантам своей души Чайковский смог создать музыку "ярче иного
молитвословия". Думаю, что прекрасную книгу Галины Сизко стоит
прочитать хотя бы для того, чтобы услышать больше в его концертах, операх
и симфониях. Может быть, тогда мы станем немного лучше, а другим будет
лучше с нами?
Предложите развитие проекта
Это и новая география и выступления на конференции и специальное издание и перевод на языки мира. Станьте со-участником!
Ярославские епархиальные ведомости, 1881, выпуск № 44

Дѣйствительный членъ общества древне-русскаго искусства, извѣстный композиторъ П. И. Чайковскій принялъ на себѣ трудъ удовлетворить открывшейея потребности въ «Курсѣ гармоніи», и вскорѣ съ успѣхомъ довелъ его до конца. Таково происхожденіе пастоящаго сочиненія г. Чайковскаго. «Учебникъ гармоніи, приспособленный къ чтенію духовно-музыкальныхъ сочиненій въ Россіи», содержитъ въ себѣ правила, объясняющія гармоническое сочетаніе звуковъ и послѣдовательное движеніе этихъ сочетаній. По существу своему онъ есть ни что иное, какъ сокрашеніе учебника гармоніи, который написанъ тѣмъ же авторомъ для теоретическаго курса Московской консерваторіи, и доселѣ употребляется въ ней въ качествѣ учебнаго руководства Но "Краткій Учебникъ" отличается отъ полнаго руководства чисто спеціальнымъ назначеніемъ. Главная цѣль "Краткаго Учебника", по заявленію самого автора, заключается въ томъ, чтобы способствовать сознательному стношенію учителей и регентовъ къ исполняемой у насъ церковной музыкѣ. Сообразно съ этимъ частнымъ назначеніемъ, самая сущность теорстическихъ правилъ въ "Краткомъ Учебникѣ" объяснена многими примѣрами, взятыми изъ духовно музыкальныхъ вочиненій и переложеній, наиболѣе употреблясмыхъ при Богослуженіи православной церкви.
Таковы напр. образцы изъ духовно-музыкальныхъ сочиненій Бортнянскаго, А. Ѳ. Львова, протоіерея Турчанинова.
"Краткій учебникъ гармоніи" по составу своему весьма полезенъ воспитанникамъ духовноучебныхъ заведеній, потому что развиваетъ способность сознательно относиться къ всѣмъ духовно-музыкальнымъ произведеніямъ. Сознательвое отношеніе къ нимъ окажетъ важную услугу духовнымъ воспитанникамъ, особенно когда они, по окончаніи своего курса, займутъ опредѣленныя мѣста въ спархіальномъ вѣдомствѣ. Каждый настоятель храма облеченъ правомъ вести порядокъ богослужебнаго пѣнія по уставу и назначать духовно-музыкальныя сочиненія и переложенія для исполненія въ храмѣ. Въ постановленіяхъ Святѣйшаго Синода, отпосящихя до церковнаго пѣнія, сказано:
«изъ числа вновь дозволенныхъ и дозволяемыхъ духовномузыкальныхъ сочиненій и переложеній должны быть употребляемытѣ, кои накаждую службу именно будутъ выбраны и назначены самими настоятелями церквей коимъ, поцерковному Богослуженію, распоряженіе» (Указъ Св. Суноза 23 Іюня 1853 г.).
Выборъ духовно-музыкальныхъ сочиненій и переложеній для исполненія въ храмѣ при Богсслуженіи, безъ сомѣнія, предполагаетъ болѣе или менѣе короткое знакомство съ ними. Общедоступное къ этому средство заключается первоначально въ привычкѣ къ нимъ, въ знаніи ихъ по одному навыку или слуху. Воспитанники духовно-учебныхъ заведеній нерѣдко слышатъ исполненіе духовно-музыкальныхъ сочиненій въ храмахъ; а нѣкоторые, какъ исполнители, участвуютъ въ своемъ училищномъ, семинарскомъ или епархіальномъ хорѣ пѣвчихъ. Слѣдовательно, они практически пріобрѣтаютъ навыкъ судить о достоинствѣ духовно музыкальныхъ сочиненій, объ ихъ сравнительномъ, большемъ или мепьшемъ, соотвѣтствіи характеру православнаго Богослуженія. Но число духовномузыкальныхъ сочиненій, дозволенныхъ для употребленія въ храмѣ, постепенно возрастаетъ, и нѣтъ основанія предполагать, чтобы оно перестало возрастать, или когда либо окончилось. Пастырь церкви, спустя много времени по выходѣ изъ духовно-учебнаго заведенія, естественно будетъ встрѣчаться постояно то съ одними, то съ другими, духовно-музыкальными сочиненіями, новыми для него, съ которыми онъ не могъ, и по обстоятельствамъ не можетъ, какъ слѣдуетъ, сродняться по навыку или слуху. Очевидно, что здѣсь общедоступная область знакомство съ духовно-музыкальнымя сочиненіями по слуху прекращается, и немедленно наступаетъ затрудненіе въ выборѣ сочиненій и переложеній для Богослуженія...

О Чайковском из архивов:
Ярославские епархиальные ведомости, 1881, выпуск № 44